Я замолчал и отхлебнул ещё кофе. Руки дрожали, сердце бешено колотилось. Я резко вытер салфеткой промокшие губы:
- Только выслушай меня, хорошо? Не беги сразу. Я понимаю, я буду нести бред. Но ты же сильный человек? Ты выслушаешь меня?
Мне было бы легче услышать какую угодно реакцию: неприступное «Мне совершенно неинтересен тот бред, что ты собираешься на меня излить, но я выслушаю тебя потому, что тебе это совершенно необходимо», мягкое «Успокойся, какой бы ни была твоя история, она не будет бредом, рассказывай»… словом, любую реакцию, только не это приторное безразличие. Улыбку, сладкую, как у куклы, и спокойное касание моей руки, которое должно было бы быть ободряющим, не знай я, что этому человеку на меня наплевать.
- Это безрассудно и нелепо
читать дальше– рассказывать о своих бедах незнакомцам в баре, - быстро говорил я, будто пытаясь оправдаться, - я знаю, что из этого обычно выходит, и я знаю, что это не приводит ни к чему хорошему. Но я должен, должен что-то сделать, что-то изменить, кому-то рассказать, что привело меня сюда, что сделало таким… опустошённым, неспособным на произведение чего-либо…
Мой собеседник наконец-то открывает рот.
- Если ты собираешься что-то рассказывать – значит, это уже произведение, - говорит он, продолжая так же сладко, приторно улыбаться.
Я вздыхаю. Он, безусловно, прав. А вот я дурак. Сижу тут, пью кофе – не на гроши же последние в кармане я его пью! – собираюсь заказать ещё, смотрю на роскошно украшенный потолок недешёвого, между прочим, ночного бара, и рассказываю, как я неспособен ничего создать, при этом готовясь к длинной, описанной по возможности красивым стилем, истории своей жизни. Смешно, кто ж спорит.
- Я, наверное, не буду рассказывать, - говорю я почему-то шёпотом, как будто кто-то может спугнуть моё желание. – Знаешь, если бы ты был угрюмым подростком неопределённого пола, наплёл бы с три короба, ещё и присочинил бы, а так…
- Но я слишком весело улыбаюсь, да? – собеседник смеётся в голос. – Знаешь, мальчик, ты ещё слишком мал, чтобы переживать по поводу неудавшейся жизни или внутренней опустошённости. И недостаточно прожил, чтобы забивать головы андрогинным подросткам. Успокойся и улыбнись – как я. Пора что-то менять.
И он встаёт и выходит из бара. Я молча сижу за столиком. По привычке отхлёбываю кофе.
Вот так всегда. Как только решишься на великое, благое дело, которое изменит твою жизнь – остаётся только пить кофе и ругать себя, как последнего идиота, в то время как твой неудавшийся собеседник уже давно скрылся за дверью. Впрочем, почему именно собеседник? Неужели до такой степени хочу выложить свою так называемую историю подростку неопределённого пола, чтобы он восхищался, сочувствовал и учился у меня жизни, что на автомате перевожу всё в мужской, он же средний, пол?
- Придурок, - мрачно констатирую я вслух. – Такую красавицу упустил. И зачем только…
Роскошные блестящие шары и неоновые узоры, украшающие потолок бара, смеются надо мной. Сладко смеются и приторно. Чёрт. И ведь был бы я ещё хотя бы пьян…
- Пожалуйста, счёт, - громко прошу я у бармена. И выхожу из бара.
В ночной тишине и при свете фонарей город смотрится особенно красиво. Надо же, а ведь я собирался целых минут пять своих воспоминаний посвятить злому городу-кровопийце, который сыграл не последнее дело в моём – смешно подумать – моральном падении.
Я тоже смеюсь в голос.
Стоящая у входа девушка нагоняет меня.
- Ко мне или к тебе? – она улыбается всё той же кукольной, как мне вначале показалось, улыбкой. – Или просто погуляем?
Окна ночного бара смеются нам вслед.