товарищи, а что вы думаете вот об этом?..
читать дальшеAmphore in the Wine, Amphore in the Wine, Amphore in the Wine – боги, как надоело повторять эту фразу, роясь по шкафам в поисках хотя бы маленькой заначки. Денег нет, алкоголя – тоже, а значит, я сегодня не напьюсь. И слава вам, боги тьмы и света – я так устал выливать остатки себя в бутылку из-под водки. Не в прямом смысле, конечно, но мне хватает и фигурального.
С тех пор, как я бросил работу, в моей квартире больше нет ничего существенного. Я слишком много задолжал – и слишком много пришлось возвращать. Родственники не желали помочь – и теперь, похоже, я никогда не добьюсь ни от кого поддержки. Они называют меня алкоголиком, я называю себя амфористом – искателем Истины… хотя нет, на данный момент я скорее искатель Вина. Которого быть уже в принципе нигде не может.
Я недавно прочёл одну книжку, там рассказывалось про принцип Тантры. Смеялся. В сущности, человеку, который боится людей, нечего и читать такое. Да и расточительство это – тратить последние деньги на книжки, когда есть винный киоск под домом. Но я предпочёл прогулку под звёздами в книжный магазин. Видимо, был прав.
Когда у меня была сестра, мы гуляли вместе каждый вечер. Нашим маршрутом была асфальтовая дорога от дома до пустыря, через скопища наркоманов и драгдилеров, через магазины игрушек (мы обязательно туда заходили и очень много смеялись перед каждой непропорциональной куклой Барби – сестра была медик и прекрасно разбиралась в том, каким должен быть человек), через автопаркинг. Потом она погибла и я остался один. И понял, что боюсь людей больше всего на свете – и наркоманов, и продавцов в магазинах игрушек, и автомобилистов. Я слишком боюсь привязаться к людям и плакать над каждой потерей.
Ещё у меня был друг, его бросила девушка. Я каждый день ждал их у подъезда, пока они были вместе – ждал, что они выйдут вдвоём и пойдут куда-нибудь, улыбаясь миру вокруг себя. Потом, однажды, я встретил его одного. Он плакал. До той поры я никогда не видел, чтобы мой друг плакал. А он подарил мне её портрет и уехал из города к своим родственникам, ведь жил у неё. И я его больше никогда не видел. Зато каждый день вижу её – ведь портрет теперь висит у меня на стене, рядом с портретом сестры.
Тогда я зарёкся заводить другого друга. И девушку – тем более. Она бросит меня, и я останусь один. А ведь когда-то, в школе, я так мечтал об этом. Так хотел, чтобы меня любили. Правда хотел.
Потом я начал читать Ремарка. А однажды взял с полки рассказы Бианки и сбросил их из окна прямо на голову проходящей мимо уличной кошке. Хорошо хоть не задавил насмерть. Теперь жалею – книгу можно было продать в «Букинисте», может быть, хватило бы на самое дешёвое вино или хотя бы пиво. А тогда я как раз выпил пять бутылок сухого без закуски.
Я смущён тем, что все до сих пор убеждены, что моё состояние – временное. Что я брошу пить, вернусь на работу, найду себе жену. Это зачем? Чтобы слушать ругань начальства целыми днями, чтобы жена пилила меня, а когда я состарюсь, ушла к молодому? Я не такой дурак. Я скромный амфорист. Но сейчас у меня нет ни капли вина. И водки у меня тоже нет.
Зато в ящике старого стола лежит заспиртованная лягушка. Думаю – может, выдавить из неё спирт и развести с соком? Только вот у меня и сока-то нет…
А ещё у меня нет пистолета, нет верёвки, нет лезвия (даже бритвенного, я уже два года не бреюсь), я живу на втором этаже и мне даже нечем отравиться. Да, а ещё я подарил двоюродному брату книжку про принцип Тантры, да и бежать куда-то чего-то продавать мне совсем не хочется. Лягу-ка я на полу, положу голову на руку и буду думать. Хотя, о чём уж тут думать, о боги. Не о вас же, не о ваших же проблемах на Олимпе. А за окном завизжала кошка. Наверное, кто-то новый сбросил ей на голову… нет, не Бианки. Толстого. Не осилил.
Придумал! Можно ведь задержать дыхание подушкой. Но у меня нет подушки. Я её пропил. Жалко. Но ведь есть вода в кране! Я могу утопиться! Впрочем, мне лень. Посплю-ка я немного. Быть может, меня придёт грабить маньяк с топором, а мне даже нечего будет предложить ему выпить. Да я и не пью с кем-то. Я не пью ни с кем. Я пью один, ведь я могу привязаться к тем, кто делит со мной Истину.
Где-то играют мальчишки. Играют в мяч. Я тоже был маленьким мальчиком. Я тоже был маленьким! Я играл в мяч, а сестра приходила и забирала меня домой. Я злился на неё, но ведь я был маленьким!
Они играют. Кидают мяч. А из соседнего окна звучит недовольный девочкин голос: «Мама, просто невозможно заниматься! Надо закрыть окно!». «Нет, доченька, - слышу ласковое мамино, - слишком жарко. Попробуй сосредоточиться. И считай.» Дочка играет на пианино. И считает. Я тоже играл на пианино когда-то. У меня даже диплом есть. Я тоже садился и считал. Раз, два, три, раз, два, три. Размер «три восьмых», я помню! А вот она сменила пьесу и стала играть на «три четверти», в ритме вальса. Раз-и, два-и, три-и… Раз-и, два-и, три-и, раз-и, два-и, три-и, am-phore in-the wi-eeene… Amphore in the Wine. Amphore in the Wine. Даже звуки мяча подтверждают это. Даже голоса мальчишек. Даже голос девочки. Даже звуки её неуверенных рук. Раз-и, два-и, три-и. Amphore in the Wine. Верните меня домой. Или просто дайте мне вина. Нет, всё же верните меня домой. О боги. Amphore in the Wine.